— Дело дрянное… Помните, я запьянствовал тогда, года три тому назад?.. Ну, со мною такая же штука была… По усам текло, а в рот не попало! — как-то неловко сшутил доктор, делая кислую гримасу. — Так вот и не женился… Да оно, пожалуй, и лучше… Нам, худощавым, жениться не следует… Жены нас любить не станут… Желчи много, ну, а вам… Эка вы какой… — с какой-то мягкостью, вовсе не шедшей ко всей его долговязой фигуре, проговорил доктор. — Чайку все-таки выпейте, юноша, и — не сердитесь, голубчик, если слова мои слишком жестки… Согрейте их в вашем добром сердце…
Венецкому стало легче от этих участливых слов приятеля. Он все еще возвращался к своей «штуке», как называл это дело доктор, и бранил мать Елены.
— Это, конечно, она… Кому больше… Она самую эту интригу подвела! — проговорил Неручный. — Но все-таки бросьте вы все это… Ведь не станете же вы, дорогой мой, мстить?.. Нынче, во-первых, мировые, а во-вторых, — не шалопай же вы в самом деле?..
— Но мне бы узнать…
— Да что узнавать?.. Она с Борским, слышал я, амуры разводила…
— Рассказывали…
— Ну, а теперь дочь выдала… Это в порядке вещей. Верно, теперь птенца какого при себе содержит, а как штукатурка-то выручать не станет, — ну, тогда в благотворительное общество почетным членом и насчет нравственности… Тоже, батюшка, и я при своей лени, а на кое-какой практике понаблюдал этих барынь. Вот только дочек они напрасно губят… Сынки — те нынче все больше в окружных судах в звании червонных валетов… Ну, да вы и сами все это отлично знаете…
Долго просидели они вдвоем, долго еще Венецкий возвращался к началу, и долго еще Неручный терпеливо выслушивал порывистые излияния молодого приятеля, ласково посматривая на него своими большими синими глазами.
— Ну, а вы как? — спросил наконец Венецкий, забывший в порыве своего горя даже спросить у приятеля, что он поделывает.
— Да так, лечу помаленьку, помаленьку учусь, помаленьку читаю, а больше всего ленюсь… Вот, верно, скоро нашего брата на войну погонят. Там лень-то сбросить придется! — серьезно заметил Неручный.
— Говорят, у вас в Петербурге все желают воины?
Неручный серьезно взглянул на Венецкого и заметил:
— Да вы никак газет начитались?.. Эка радость какая, война!.. Небось сам не хочет на войну, в Питер приехал, так в других возбуждение нашел… Мы, батюшка, народ смирный… Прикажут, — возбудимся, прикажут, — охладимся… Ну, теперь, конечно, горячая пора… Нас по губам обновлением мажут… Верно, почитывали, как трогательно газеты расписывают…
— Почитывал.
— И что же, верите?
— Что-то не верится.
— А мне так и совсем не верится… Ну, да об этом после, а теперь пойдем-ка, милый человек, к Палкину… На радости, что вы приехали, царапнем бутылочку-другую… Мы по этой части искренний народ и никогда не откажемся. Кстати, и есть хочется. Да и вам поесть не мешает… Верно, сегодня ничего не ели?
— Это правда! — улыбнулся Венецкий.
— То-то!.. Знаю… Так идем, что ли?
— Идем…
Доктор оделся, и они вышли из дома. По дороге доктор все подтрунивал над петербургским возбуждением и так весело пародировал передовые статьи, что Венецкий несколько раз принимался смеяться.
В оживленной беседе за бутылкой вина приятели просидели в трактире до поздней ночи. Доктор рассказывал без умолку, видно стараясь рассеять своего молодого приятеля.
«Очень уж неожиданно хватили беднягу!» — думал он, участливо посматривая на печальное лицо Венецкого.
Когда наконец они вышли на улицу и Венецкий хотел было идти к себе в меблированные комнаты, доктор его не пустил.
— Идемте-ка лучше ко мне. Вдвоем веселей. По крайней мере будет кому реплики вам подавать, если вы захотите вести беседу! — усмехнулся Неручный, беря Венецкого под руку.
Они скоро пошли домой и собирались уже ложиться спать, как вдруг в прихожей раздался отчаянный звонок, и вслед за тем чей-то взволнованный голос проговорил:
— Доктор дома?
— Дома… Эка трезвоните! — воркнула в ответ Матрена.
— Доктора, ради бога. Скорей доктора!
Неручный выбежал в прихожую.
— Барин наш умирает! Пожалуйста, помогите. Тут близко, через два дома… — говорил прерывающимся голосом старый лакей. — Не откажите!
Неручный тотчас же оделся и вышел вместе с лакеем.
По дороге старый слуга отрывисто рассказал, что барин давно болен, но, с тех пор как он «на старости лет недавно вздумал жениться», ему все делалось хуже и хуже, а сегодня поужинали и… совсем умирают…
— Супруга баринова, — таинственно проговорил слуга, — может, слышали… госпожа Бениславская урожденная… А барин наш, господин Орефьев, богат… Как бы…
Он не досказал мысли.
— Послали за доктором, который постоянно лечит вашего барина?
— Послали, да дома не захватили… За многими докторами послали… А уж я бросился к вам, повар надоумил… дочку вы его лечили. Вот сюда, господин доктор, пожалуйте! — указал он на подъезд, пропуская доктора.
Через ряд комнат Неручный быстро прошел в маленькую гостиную и остановился. Двери в следующую комнату были заперты. Он постучал в двери.
Двери тотчас же отворили, и на пороге появилась Варвара Николаевна. Она была взволнована, и в ее лице не было ни кровинки.
— Вы доктор? — спросила она, запахивая ворот капота.
— Да.
— Ах, пожалуйста, поскорей… Мужу моему плохо!..
Неручный вошел вслед за Варварой Николаевной в роскошный будуар.
На кушетке лежал Орефьев, откинувши голову назад, бессмысленно глядел вперед и тихо стонал. Около кушетки был маленький стол, чернильница и лежали какие-то бумаги…