В мутной воде - Страница 55

Эта речь произвела неблагоприятное впечатление на зрителей. Все находили, что подло было обвинять так женщину, которую Башутин когда-то любил. В его речах слышалось желание мести. Видно было, что Башутин теперь ненавидел Варвару Николаевну.

После того как она не сдержала себя и крикнула, что Башутин говорит ложь, она снова точно окаменела и не проронила ни слова. Только лицо ее сделалось еще бледнее и губы нервно вздрагивали.

Когда председатель дал ей слово, она поднялась и среди глубочайшей тишины, воцарившейся в зале, сказала:

— Я не стану лицемерно обвинять других и рассказывать историю своей жизни. До этого никому нет дела, и наконец я не совершила никакого преступления, чтобы ценою унизительных признаний заслужить снисходительную улыбку… О любви я много распространяться не стану. Этот человек так много говорил о ней, что на эти слова я отвечу только презрением. Я ли его погубила, или, наоборот, я благодаря ему нахожусь теперь снова в неприятном с ним обществе, — говорить об этом не стоит. Замечу только, что я никогда не любила этого человека, а если бы и любила, то мне бы стыдно было сознаться в этом после всего того, что я слышала… Если я была близка к нему, то бывают такие страницы в жизни женщины, которые не раскрываются перед судом… По крайней мере я не стану их раскрывать. Но относительно завещания повторяю, что этот человек нагло лжет и лжет из мести, лжет оттого, что я перестала давать ему деньги в том количестве, в каком он требовал от меня… Я ни на минуту не сомневалась, что завещание совершенно правильно, и до самой смерти мужа отношения наши были хороши, насколько могли быть хороши между стариком и молодой женщиной… Конечно, я не любила его и вышла замуж ради состояния, но ведь это еще не составляет преступления. Если бы за это привлекали к суду, то три четверти женщин сидели бы на скамье подсудимых! Говорят, что будто бы покойный муж боялся меня, но, с другой стороны, говорят о супружеских отношениях… Какая же может быть боязнь при этом? Указывают на камердинера, но обвинительный акт не приводит показания этого свидетеля… Я искренне была убеждена, что завещание было подлинное, так как письма моего мужа, которые находятся при деле, ясно говорят, что я тотчас же после свадьбы могла получить от мужа двести, триста, четыреста тысяч… Он был влюблен в меня, как могут быть влюблены только старики, и, конечно, не остановился бы перед затратами для женщины, которую боготворил. К чему же мне было подговаривать?.. Во всяком случае, я и по закону после его смерти получила бы довольно… Зачем же мне было рисковать?.. Это слишком глупо и неправдоподобно… Я и до свадьбы имела состояние, — заключила она.

— Откуда у вас было состояние? — спросил председатель.

— Должна я отвечать на этот вопрос, господин председатель? — спросила она с едва заметной улыбкой.

— Вы можете и не отвечать.

— В таком случае я не стану входить в подробности. Замечу только, что женщине очень трудно иногда объяснять, откуда она берет деньги… Я имела обширные знакомства и… и пользовалась связями. Вы знаете имена моих знакомых и очень хорошо понимаете, что у нас знакомства очень много значат…

— Я попрошу вас объяснить подробнее, что вы хотите сказать?

— Я хлопотала по делам. Я занималась тем же, чем занимаются многие из мужчин, с тою только разницей, что я нигде не служила и не была нигде членом правления, но ведь для этого и не нужно было служить.

— Итак, вы отрицаете всякое участие в преступлении?

— Отрицаю, господин председатель.

— Введите свидетелей! — сказал председатель.

В зале пронесся говор. Подсудимая не возбуждала сочувствия; находили, что она держит себя слишком цинично. Она вовсе не похожа на подсудимую.

Допрос свидетелей продолжался довольно долго. Большинство свидетелей отзывалось о подсудимой как о женщине очень умной и любезной, не особенно нравственной. Показания прислуги, за исключением Параши, были для нее неблагоприятны. Когда наконец были прочитаны ее письма к Башутину, в которых она говорит об «известном деле», то на вопрос председателя, что она может сказать, — она отвечала, что это дело касалось денежной спекуляции.

Во все время заседания она не теряла самообладания. Она бойко и умно парировала вопросы обвинения, переспрашивала и сбивала свидетелей, задавала остроумные вопросы, отстаивая себя шаг за шагом… Она была возбуждена своей защитой: лицо ее разгорелось, глаза сверкали. Обвинению пришлось иметь дело с опытным бойцом. Против нее была вся ее жизнь, но веских улик не было.

Когда в залу заседания вошел молодой красивый офицер Привольский, эта женщина вдруг потеряла самообладание. Она опустила голову и не смела взглянуть на него. С замиранием сердца ожидала она, что он станет говорить. «Неужели и он бросит в нее камнем? Неужели и он не остановится из уважения к памяти любви?..»

— Свидетель, вы давно познакомились с подсудимой?..

— Я познакомился с ней в апреле месяце!.. — чуть слышно прошептал свидетель.

— Что вы можете рассказать о ней?..

— Я был с ней знаком… Она казалась очень порядочной женщиной.

— В каких отношениях вы находились с ней… в близких? — спрашивал прокурор.

— Я был расположен к ней…

У Варвары Николаевны при этих словах радостно забилось сердце.

— Вы знали, что она заплатила ваши долги?

— Я не платила его долгов… Это неправда, — вдруг перебила, вскакивая с места, Варвара Николаевна.

— Подсудимая, прошу вас не перебивать!

— Вы знали, что подсудимая заплатила ваши долги?