К ней ездили за советами, ездили по делам и знали, что она сумеет дать совет и сумеет пустить в ход дела. Как ловкая женщина, она смело эксплуатировала своими связями и умела проникать в такие кабинеты, куда обыкновенному смертному проникнуть было трудно. Она пускала в ход все средства, и когда раз спросили ее, чем она живет, то она не без веселости сказала, что живет своим умом и молодостью.
Лакей во фраке и белом галстуке подал ей карточку.
— Просите сюда! — проговорила она, поправляя волосы.
Через минуту в гостиную вошел маленький черненький господин во фраке, с физиономией, сразу обличавшей его еврейское происхождение. Низко кланяясь, нерешительно подходил он к Варваре Николаевне.
— Садитесь… сюда, поближе! — сказала она, указывая на стул. — Очень рада с вами познакомиться. Мне о вас говорили… Вы недавно приехали?..
— Четыре дня тому назад! — ответил господин с заметным еврейским акцентом в произношении.
— Сколько мне известно, господин Гольдблюм, вы имеете намерение получить подряд в действующую армию?
— Точно так… Я очень желаю… Я подавал докладную записку.
— Она с вами?
— Вот-с она… Не угодно ли?
Господин Гольдблюм подал бумагу.
Варвара Николаевна прочла ее и, подавая ему назад, проговорила:
— Я думаю, это можно устроить.
— Можно? — обрадовался Гольдблюм.
— Я полагаю.
— Я был бы так благодарен вашему… вашему превосходительству… Я бедный человек…
— Ну, о бедности, господин Гольдблюм, вы напрасно… Будемте говорить о деле. Оно будет стоить денег. Вы знаете, что все эти хлопоты без денег не делаются…
— А сколько? — каким-то шепотом проговорил Гольдблюм.
— Пятнадцать тысяч! Я думаю, это не дорого…
Гольдблюм чуть было не вскочил от испуга, услыхав такую цифру.
— Но ведь подряд такой маленький… самый крошечный.
И он даже показал свой мизинец, чтобы объяснить, какой это крошечный подряд.
Бениславская улыбнулась и весело заметила:
— Ведь и деньги маленькие. Подряд вам может дать до пятидесяти тысяч чистого дохода…
— Ай нет… А на месте сколько платить!..
— Я рассчитывала все расходы… Смотрите.
И с этими словами она подала листок почтовой бумаги, на котором основательно был сделан расчет всех расходов.
Гольдблюм с каким-то особенным уважением посмотрел на хозяйку.
— Если бы десять тысяч…
— Ах, мой дорогой Гольдблюм… я не торгуюсь…
— Двенадцать.
— Ну бог с вами… Вам говорили условия?..
— Как же… как же… я привез и задаток и вексель…
Дело было слажено. Гольдблюм дал три тысячи задатка (Варвара Николаевна довольно аккуратно пересчитала деньги) и затем на остальную сумму выдал вексель, взамен чего Бениславская выдала ему расписку.
— Уж вы, пожалуйста!.. — проговорил он несколько развязнее, после того как отдал деньги.
— Будьте покойны… Через неделю заезжайте ко мне…
Гольдблюм встал и, почтительно пожав протянутую ему руку, вышел из гостиной.
Вскоре после ухода Гольдблюма в маленькую гостиную вошел пожилой господин, чистенький, выхоленный, с гладко выбритым лицом, безукоризненно одетый во все черное.
При виде этого гостя Варвара Николаевна привстала с маленького дивана и, протягивая вперед свою оголенную руку, весело проговорила:
— Здравствуйте, барон. Вы меня совсем забыли… И вам не стыдно?
Барон взял протянутую руку, сперва пожал ее, потом поцеловал несколько повыше кисти и, не выпуская руки из своей, заметил:
— Стыдно, Варвара Николаевна, очень стыдно, но я хворал…
— Хворали? Что с вами? — участливо спросила Бениславская. — Да садитесь сюда, поближе… на диван. Нам вдвоем будет место.
Барон начал рассказывать, что у него был грипп, и нежно посматривал на свою хорошенькую близкую соседку.
— Ну, слава богу, вы теперь поправились, и я очень рада…
— Уж будто и рады?
— А то как же?.. Ах, мой дорогой барон, вы, кажется, хотите перестать быть моим другом! — И Варвара Николаевна, в свою очередь, взяла барона за руку и крепко ее пожала, а барон снова несколько дольше обыкновенного удержал хорошенькую ручку.
Барон рассказал, что он только что вернулся из заседания, где рассуждали о важных делах; заметил по этому поводу, что нынче основы очень шатки, и сообщил, что скоро будет новый процесс.
— Порядочные люди должны ужасаться при виде той разнузданности, в которой мы живем. Ах, Варвара Николаевна, — прибавил он с грустью, — я только что встретил на улице двух женщин… Боже мой, что у нас сделали с женщиной… Костюм уродливый, а манеры!!! Нет никакой женственности, нет того благоухания, которое так привлекает к себе… Нет…
Барон впал в идиллическое настроение, и разговор принял какой-то странный характер. Говоря о женственности и благоухании, барон как-то искоса посматривал на круглую шею своей собеседницы и, когда перешел к святости семейных основ и доказательствам, что без этого цивилизация немыслима, был красен как рак и стал говорить сладкие нежности.
Варвара Николаевна ловко отвечала в тон своему гостю, тоже, в свою очередь, заметила, что нынче у женщин мало эстетического чувства, уверяла своего гостя в дружбе и как будто не замечала, что ее руки находятся в полном распоряжении у барона.
— Вы слышали новость?.. Борский женился…
— Как же, знаю… Невеста хорошенькая?
— Недурна, но очень молоденькая… знаете ли, совсем молоденькая…
— А вы, барон, разве таких не любите?..
— Нет…